В эту победу никто не верил. Даже большинство из тех, кто вел агитацию за выход Британии из Евросоюза, не ожидало, что утром 24 июня 2016 года будет объявлено, что большинство участников референдума проголосовало за разрыв с брюссельской бюрократией и политикой, проводившейся в течение последней четверти века.
Решение британцев отозвалось по всему континенту. Элиты в растерянности, рынки в панике. Евро, фунт и нефть резко обесценились, почва ушла из под ног биржевых спекулянтов, игравших на повышение. Греки, униженные и обобранные Евросоюзом, чувствуют себя отмщенными. Люди в соседних странах обсуждают свои шансы на повторение британского опыта. В массовом сознании произошел перелом: то, что казалось немыслимым, заведомо исключенным из сферы реальных возможностей, теперь стало реальностью.
Противники Евросоюза выиграли, несмотря на то, что правящие круги дружно выступали за сохранение существующего порядка. Шотландские националисты, руководство ирландских республиканцев и даже официальная Лейбористская партия объединились с правящими тори, доказывая, что в случае неправильного голосования народа, стране грозит катастрофа. Против выхода агитировали все ведущие масс-медиа, почти весь политический класс, раскрученные интеллектуалы, модные писатели, спортивные звезды. Все лица, знакомые по телевизионному эфиру, казалось слились в одно. И это единое мутное лицо на разные лады лгало, уговаривало, запугивало и льстило избирателю.
К сожалению, к этому хору в последний момент, пусть и с оговорками присоединился и лидер лейбористов Джереми Корбин. Столкнувшись с угрозой раскола партии, он уступил её правому крылу и произнес очередной невнятный призыв «остаться в Евросоюзе, чтобы реформировать его изнутри».
Таких призывов было уже множество — все прекрасно понимают, что за ними не стоит конкретная перспектива: институты ЕС последовательно и сознательно выстраивались именно для того, чтобы превратить принципы неолиберализма в конституционную основу Союза. Покуситесь на них, и вы разваливаете Союз. В рамках этой логики были созданы структуры Евросоюза, на ней основаны Маастрихтский и Лиссабонский договоры, лежащие в его основе. В условиях, когда лозунг «единой Европы» стал синонимом осуществления мер, продиктованных транснациональными корпорациями, финансовым капиталом и авторитарной бюрократией, воплощением европейских ценностей оказались не Вольтер, Дидро, Гарибальди и даже не де Голль, а функционеры Европейского Центрального банка.
Увы, как всегда бывает в таких случаях, система сработала против самой себя. Очевидная нереформируемость Евросоюза, жесткое продавливание политики, согласованной бюрократическими и финансовыми элитами вопреки воле населения, всё это, в конечно счете, подорвало стабильность системы.
Смысл происходящего стал ясен среднему избирателю гораздо раньше, чем интеллектуалам и аналитикам. Даже если публика не всё поняла, она всё почувствовала. Большинство англичан продемонстрировало, что доверяют своему социальному опыту больше, чем телевизионной картинке, демократия одержала верх над «обществом спектакля».
Когда подвели итоги голосования, Lexit, коалиция левых групп, выступавшая против Евросоюза, публиковала заявление, где говорилось:
«Это могла бы быть выдающаяся победа лейбористов, если бы партия решилась возглавить бунт рабочего класса против политики Евросоюза. Но последователи Тони Блэра вынудили Джереми Корбина отказаться от многолетней оппозиции ЕС».
В результате голосование за Brexit может быть представлено как успех националистов, как реванш английского провинциализма или попытка повернуться спиной к Европе. Можно ссылаться на то, что единственная партия, консолидированно поддержавшая выход, это правоконсервативная Партия Независимости Соединенного Королевства (UKIP). Но из людей, голосовавших за Brexit, её поддерживает по самым оптимистическим подсчетам не более четверти. Больше того, в условиях, когда выход становится реальностью, у UKIP уже нет ни повестки дня, ни программы, ни лозунгов. Зато старательно игнорировался тот факт, что многие из людей, выступающих против Евросоюза, решили голосовать за Brexit после того, как брюссельская бюрократия разорила и унизила Грецию. Они выступили против Евросоюза потому, что понимали — ликвидация этого неолиберального монстра – единственный шанс вернуть Европу на путь социального прогресса и демократии.
Однако дело не только в том, какая часть левых выступила за Brexit, а какая осталась заложниками истеблишмента. Куда важнее то, что именно обыватель, отнюдь не руководствовавшийся левыми идеями, проявил классовую сознательность, по большей части недоступную интеллектуалам. Как ни странно это может показаться на первый взгляд, но сторонники Brexit в массе своей оказались удивительно похожи на сторонников Новороссии. И там и тут мы видим причудливое сплетение патриотизма, местных интересов и осознанной потребности в возрождении социального государства, которое приходится защищать и от собственных элит и от внешней угрозы. И в том и в другом случае, люди скорее чувствуют, чем понимают, они не всегда находят верные слова, нередко оказываются жертвой нелепых предрассудков. Однако для того и нужны интеллектуалы в народном движении, чтобы помочь людям преодолеть эти предрассудки, перейти от интуитивного ощущения своих интересов к осознанному пониманию. Между тем, в Англии, как и в случае с Новороссией, значительная часть левых предпочла обиженно отвернуться от «неправильного» народа, а не выступить вместе с ним.
Буржуазия и либеральные элиты в самом деле лучше владеют словом, они гораздо более образованны и куда лучше разбираются в тонкостях политкорректного дискурса, чем рабочие, фермеры или мелкие предприниматели, борющиеся за выживание в условиях рыночных реформ. Но рано или поздно приходится выбирать.
Британский референдум знаменует начало новой политики в Европе. Политики, в которой массы начинают играть самостоятельную роль и в которой открываются новые возможности.
Ещё вчера сама идея выхода какой-либо страны из Евросоюза заведомо исключалась из списка «серьезных» возможностей, а её сторонники представлялись нелепыми маргиналами. То, что эти «маргиналы», как выяснилось, пользуются поддержкой общества, заставляет пересмотреть все представления о возможном и невозможном, мыслимом и немыслимом в современном мире.
Неолиберальные реформаторы — от Мэгги Тэтчер до Анатолия Чубайса — всегда настаивали на «необратимости» проводимых ими мер. Не важно, что думают люди, не важно, как работают созданные институты. Принятые решения необратимы, реформы неотменяемы. Любая политическая, социальная, экономическая или даже личная стратегия теперь должна строиться в этих узких рамках. Эту же логику приняло большинство «серьезных» левых интеллктуалов и политиков, просто потому что в противном случае истеблишмент не признавал бы их «серьезными». Манипуляция массовым сознанием через систему пропаганды являлась необходимым элементом подобного порядка. При всей остроте публичных дискуссий, вопросы по-настоящему важные оставались вне общественного обсуждения.
Агитация сторонников сохранения Британии в Евросоюзе сводилась к красивым словам о «европейском единстве» и запугиванию граждан. На головы англичан, шотландцев и североирландцев обрушилась волна пропаганды. Но ничего кроме сохранения текущего положения вещей сторонники Евросоюза предложить не могли. А это положение дел нравится людям с каждым днем всё меньше. Система накапливает проблемы, демонстративно отказываясь их решать, поскольку любая попытка всерьез что-то исправить, изменив вектор развития, создаст прецедент содержательных перемен, опрокидывающий логику необратимости.
Голосование британского большинства стало переломным событием, обозначившим крушение культурно-психологических барьеров, гарантировавших незыблемость неолиберального порядка.
И это начало перемен не только для Британии, но и для всего континента. Теперь невозможно уже отметать критические подходы и альтернативы как нечто заведомо маргинальное и несерьезное. И наоборот, обнаружилось: то, что многие годы подряд объявляли «мейнстримом», на самом деле отвергается обществом.
Значительная часть населения Европы не только приветствует решение британцев, но и будет стремиться повторить его. Созданный Маастрихтским и Лиссабонским договором Союз давно уже превратился в «тюрьму народов», а Brexit продемонстрировал людям, что есть практический механизм, реальная возможность выхода. Как было написано на одном из плакатов сторонников Brexit, «Другая Европа возможна. Другой Евросоюз — нет».
Рабкор.ру
Свежие комментарии